Один мой знакомый монах настоятельно просит меня написать о заикающихся. Когда-то и сам он страдал эти недугом, однако верой и горячими молитвами был избавлен от этого – по его словам – в одно мгновение, и теперь помогает другим.
Я начинал рассказ и оставлял его. И я бы написал о судьбе человека-заики, решившись соединить разноликое в один образ, но с большим основанием я взялся бы за документальную повесть о человеке в черном одеянии, прошедшем не один монастырь, о недуге, который может к нему вернуться, если вера его ослабеет.
Мне не хватало немного, без чего невозможно любое повествование: простой догадки, открывающей шлюзы сердца рассказчика. И вовсе необязательно возвращаться к первопричине, это может лишь повредить сюжету. Однако я решил нарушить принцип и рассказать именно о своей догадке.
Тот неоконченный мой рассказ начинался фразой: «Адам в раю пел…».
Я вспомнил его, получив звуковое электронное письмо. Это была песня про зайку, бегущего от людей к Богу за помощью, чтобы избавиться от гугнивости. Песню написал отец Василий, священник села Мильково. Тогда и пришло продолжение:
«…Музыка была раньше Адама, а речь родилась вместе с ним. Но что это была за речь! – река в весеннем разливе, где всяк помянут, а кто ещё нет, просит на разные голоса текущей полой воды: «И меня, и меня!» Может быть, отсюда к нам и пришло слово «имя»: «и – мя». Бог наделил первого человека языком, дал право именовать весь круг вещей, наполняющих Эдем. Это были первообразы и первосмыслы. И слово Адама текло величественно и напевно».
И я подумал, что, по сути, у Адама была царская власть. Но, увы! Склонившись ко греху, он стал смертным, а испуг часто ведет к гугнивости. И первая остановка речевого потока, первая запинка случилась у Адама.
Незнакомый прежде страх встал рядом со стыдом. Прячась, Адам услышал обращение к нему Бога: «Адам, где ты?» И он отвечал: «…голос Твой я услышал в раю и убоялся…» Воистину это был Страх! Но ещё не первый ужас среди благостных Эдемских садов. В трепете он внимает гласу Божьему: «…за то, что ты послушал жену свою и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, проклята земля за тебя!» Шок, как бы сказали ныне. Ужас придет потом: «…И изгнал Адама».
Первые люди ушли вслед за падающим солнцем, продлевая последние свет и тепло гаснущего дня, помня о смерти, поселившейся в их телах. Верно, покидая Эдем, Адам скорбел, обратив лицо на восток к оставляемой родине, куда мы теперь в литургическом действе шлем свои молитвы.
В довершении ко всему, Бог лишает гонимых всякой возможности возврата: «…и поставил на востоке у сада Эдемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни». Здесь же, за порогом, появилось время, которое мы знаем, и в котором проживаем свои жизни. Круговой бег секундной стрелки напоминает нам о том самом пламенном мече.
Вот вторая потеря, которая коснулась физического тела Адама за пределами земного рая: Адам больше не пел, но говорил. Так говорят смертные, входя в темные воды исторического времени, с паузами и лакунами. Но случилось и другое: остановка речи говорящего, когда согласный звук не находит отклика и продолжения в звуке гласном.
Адам споткнулся, образно говоря. Когда он пел, гугнивость оставляла его, и приходила горечь утраты. Это были скорбные песни изгнанника. Редкая песня, как напоминание о сладости вечной жизни, о времени медлительном и непрерывном.
И всё же поющий и славящий Создателя первочеловек забывал о недуге. Так и мой монах победил свою болезнь. Он поет псалмы, а потом идет в мир. Может быть, весь секрет в том, что псалмы не перестают звучать в его сердце?
Мы боимся публичности и, так или иначе, заикаемся, выходя к людям. Эту метку неуверенного в себе человека, боящегося показаться несостоятельным, я назвал меткой Бога. Уверенный тот, кто уверовал. А заикающиеся в деле, в слове ли, пусть ищут свою песню, как поёт о том отец Василий из села Мильково:
А для нас с тобою
В речи нет покою.
И болтают чёлны
Бурные волны.
Владимир Нечаев
г.Петропавловск-Камчатский
2019 –2020
